Гони из сердца месть - Страница 10

А если женщина глубоко несчастна, собрав мозаику, предназначенную ей? — думала Рамона, роясь в бумагах Гая и в столе.

Чем дольше она шуршала блокнотами, бумагами, тем сильнее охватывало ее незнакомое чувство. Поначалу Рамона не могла точно определить, что это за чувство. Злость? Ненависть?

Месть! — поняла она наконец.

Рамоне хотелось, чтобы мужчинам было так же плохо, как ей сейчас. Тем самым мужчинам, которые от рождения считают себя хозяевами жизни.

Это они определяют, какой должна быть жизнь женщины. Это они ищут себе любовниц, если жена отказывает им в ласке, и не пытаются понять причину.

Так, может быть, Тереза права? Ей, Рамоне, тоже стоит действовать мужскими методами?

Она метнулась к зеркалу в кабинете Гая. Тереза уверяла, что она хорошо выглядит. Рамона скривила губы. Хорошо? Да неужели?

Она всматривалась в свое лицо так пристально, как мастер в косметическом салоне, который отыскивает самую малую погрешность на коже. Рамона увидела перед собой живое лицо с безупречно чистой, разгладившейся кожей. Щеки горели румянцем. Глаза блестели. Губы распухли, будто их целовали до рассвета.

Тереза знает, что говорит, согласилась с подругой Рамона и тотчас вспомнила взгляды, устремленные на нее в ночном клубе. Она понимала смысл таких мужских взглядов.

И что же? Почему бы ей не поехать в Париж? Не заняться любовью с кем-то, под тем же небом, что и Гай?

Она оглядела себя — сквозь тонкую ткань оливковой ночной рубашки просматривалась изящная, девичья фигура. Внезапно Рамона увидела рядом с собой мужскую фигуру, такую знакомую… Гай.

Рамона вздрогнула, повела плечами, словно хотела отодвинуть ее от себя и вообразить другую… Но ничего не получалось. Гай Гарнье был единственным мужчиной в ее жизни.

Но она не была его единственной женщиной.

Сердце толкнулось в груди от нахлынувшей обиды. Наверняка нет. По крайней мере, до свадьбы у него были другие женщины. Не могло не быть. Он слишком умелый… А теперь, когда она отослала его на полгода из дома?

Из глубины души поднялась тягостная тоска, горло сдавило от уверенности: у Гая есть любовница. Та женщина, которую Рамона увидела рядом с ним на экране телевизора. Женщина, похожая на нее, но моложе лет на двадцать.

Поэтому почему бы ей самой не поехать в Париж?

— Ха-ха-ха! — истерично рассмеялась Рамона и кинулась в гардеробную.

Сейчас она соберет вещи. Закажет билет в Париж. Она будет в одном городе с Гаем. Она будет заниматься любовью в одно и то же время с ним. Женщинам есть за что мстить мужчинам, причем с самого рождения! — лихорадочно билась в голове мысль, когда Рамона швыряла в чемодан вещи. За то, что они родились мужчинами…

Вспоминая ту горячечную ночь, Рамона все ближе подходила к густой толпе туристов, которые «отмечались» возле башни, снимаясь на ее фоне. Этот кадр называется «Я и башня Эйфеля». Она радовалась, что прилетела сюда, в эту гущу толпы со всего мира. Обводя взглядом мужчин, Рамона пыталась отыскать хотя бы одного, кто заинтересовал бы ее хоть как-то.

Бездумные лица, обращенные к небу, безвольные, расслабленные, праздные позы. Немолодые отцы семейств со всего света. Такие же скучные, как она сама.

Они занимаются сексом с женами по утрам, иногда снимают девочку. Наверняка они уже наведались на парижскую улицу Сен-Дени, улицу красных фонарей, и если пожалели денег, то, конечно, насмотрелись на выставленные напоказ пышные и менее пышные прелести девушек, которые словно часовые стоят по обе стороны дверей магазинов, ресторанов, секс-шопов. Эти мужчины не волновали Рамону. Нисколько.

Рамона не ожидала, что способна думать о мести, прежде незнакомом ей желании. Может быть, размышляла она, напоминают о себе гены предков — безудержных, порывистых мексиканцев, готовых за измену разорвать обидчика на части?

Она явилась сюда, чтобы найти молодого и горячего мужчину, способного снова зажечь жар в ее теле и тем самым убедить ее, что не в ней причина охлаждения в их с Гаем жизни. Но Рамона еще раз убедилась, что свою собственную натуру непросто изменить. И то, что хорошо для подруги, совершенно не годится для нее.

Рамона походила на обычную туристку. Она знала, что в джинсах и в майке, с распущенными белыми волосами, без косметики и с рюкзачком за спиной выглядит моложе своих лет. Она устроилась в маленькой гостинице на три улицы ниже Монмартра с пышным и дорогим названием «Ривьера», хотя это заведение честно нарисовало две звезды на своей двери. Комната оказалась дешевая, маленькая, но чистая. Возвращение в молодость обеспечено, решила Рамона.

В первую ночь шел дождь, он колотил по окну, выходившему в колодец двора. Из квартир напротив — к гостинице примыкал по фасаду жилой дом — доносился запах жареной рыбы и овощей, он странным образом волновал Рамону, напоминая об утраченной, причем давно, простоте жизни. Утром, выпив в подвальчике кофе с огромным куском хрустящего багета, который она щедро намазала персиковым джемом, Рамона отправилась на Монмартр.

Было воскресное утро, и небу, казалось, лень пробудиться так рано, как Рамоне, оно до сих пор не сбросило серое одеяло облаков с холма. Но, хорошо зная парижские нравы, Рамона понимала: это ненадолго. Временно, переменчиво и быстротечно — как и все в этом городе. Все основательнее вживаясь в этот город с каждым приездом, Рамона меняла свое мнение о нем. Поначалу, когда они с Гаем приехали сюда двадцать лет назад, она решила, что город, однажды переживший революцию, никогда не станет таким основательным и самоуверенным, как Лондон, и что вертлявость Парижа проистекает из его истории. Но потом Рамона соотнесла нравы города с его климатом и поняла: здесь можно жить нараспашку, как в Мексике. В этом заключена причина легкости городской натуры.