Гони из сердца месть - Страница 12

— Тсс… Не надо. Я все понимаю. Значит, причина в другом.

— В чем? Что я такого ей сделал? Почему меня можно возненавидеть ни с того ни с сего? — Глаза Гая горели. — Я уехал сюда, в Париж, чтобы дать ей побыть одной, наедине с собой.

— Ответь честно и прямо? У тебя есть женщина? Быстро! — скомандовал Уильям.

— Да. То есть нет, — быстро поправился Гай.

— Она знает об этом?

— Нет!

— Вот тут ты не прав. — Уильям улыбнулся, глядя на Гая насмешливо, словно взрослый на наивного ребенка, который искренне верит, что его обман взрослые читают по глазам. — Сдается мне, она… догадывается.

— Не может быть, ведь это… несерьезно. Так, секс…

— Банально и обыденно, мой друг. Ты достаточно молод. Жена отказывает тебе от постели. Ты уезжаешь и живешь месяцами в Париже.

— Но она сама захотела меня отослать из дому. Она кричала на меня диким голосом. Если честно, я и представить себе не мог, что у Рамоны может быть отвратительный визгливый голос.

— Это голос не Рамоны, — тихо сказал Уильям. — Это голос ее боли, ее недоумения. Поверь мне, она сама не понимает, что с ней такое. Она чего-то хочет, каких-то перемен, но не знает каких именно.

— Но чего ей еще хотеть? У нее есть все — я, сын, дом, деньги, свобода, наконец.

— Правда? А свобода в чем?

— В жизни. Она заняла свое место в жизни и в ее рамках абсолютна свободна.

— Ты уверен, что Рамона заняла именно то место, ту нишу, к которой стремилась? Понимаешь ли, — Уильям помолчал, — есть женщины, для которых твой расклад — предел мечтаний. Они просто купались бы в таком благополучии. Но, случается, женщина в начале своего пути, или в середине, или позже что-то откладывает на потом, надеясь вернуться к этому и сделать наконец то, чего не сумела с самого начала. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Но Рамона все сделала, что хотела. У нее прекрасный муж…

— Я уже слышал о нем, — Уильям ухмыльнулся, — много хороших слов. Можешь не трудиться.

— У нее прекрасный сын.

— Это о Патрике. Дальше.

— Она никогда ни о чем таком не говорила…

— А кому ей было говорить? У нее есть близкая подруга?

— Я ее самый близкий друг, — с ехидной ухмылкой заметил Гай. — Рамона — самодостаточный человек, она не склонна болтать с разными тетками о своих личных проблемах.

— Понятно. Значит, после того, как она закончила институт…

— И, заметь, закончила прекрасно! — Этому факту было почти два десятка лет, но в тоне Гая до сих пор звучали удивление и гордость.

Уильям кивнул.

— Она вышла за тебя замуж, родила сына и…

— Жила так, как хотела.

— А может быть, как хотели вы с Патриком? — Уильям пристально смотрел на друга.

— Но все мы — единое целое, Уильям. Мой бизнес — это экономическая основа нашей семьи. Ты ведь знаешь, как и с чего мы начинали. Я смог устоять на ногах и развить свое дело, только имея крепкий тыл.

— Да, ты всегда мог укрыться в своем прекрасном доме в Сакраменто от всех биржевых потрясений. Я понимаю.

— Ты помнишь тот год, когда произошел обвал на мировом рынке вина? Я был сам не свой, я думал, для меня все кончено, и только Рамона меня встряхнула как следует. Да-да, взяла за шкирку, как щенка, и встряхнула. Я думал тогда, что напрочь потерял нюх. Но я поднялся…

— А теперь, друг мой, вспомни свои ощущения. Ты хорошо знаешь, каково это, когда тебе не хочется ничего?

— Но у меня была на то причина! И какая! — воскликнул Гай. — Моя семья могла оказаться без денег! У нее ведь нет такой причины.

— Думаю, Гай Гарнье, у тебя плоховато со зрением. Твой взгляд скользит по поверхности, не проникая внутрь. — Уильям покрутил погасшую трубку, которую вынул изо рта перед разговором.

— Ты что-то знаешь?

— Догадываюсь.

— У тебя есть основания для догадок?

— Вариантов не так уж много. Люди только думают, что сильно отличаются друг от друга. — Уильям вертел трубку. — Вот я смотрю на тебя. На тебе дорогой костюм. От Армани, верно? Значит, у тебя достаточно денег. Если бы ты сидел передо мной в дешевом костюме, я решил бы, что у тебя мало денег. Как просто, правда?

— Но душа человека — не костюм.

— Для профессионального взгляда — ничуть не сложнее увидеть, какой у души покрой. — Уильям поднес трубку к губам, но, вовремя вспомнив, что она погасла, снова опустил руку на колено.

— Что ты можешь сказать о Рамоне? Ты давно не видел ее…

— Гай, признайся, ты ведь не особенно задумывался в минувшие двадцать лет о том, всем ли довольна твоя жена? Ну спроси себя. Ты не сомневался, что Рамона должна быть довольна всем на свете, поскольку быть твоей женой — уже несказанное счастье. Вот ты только что упомянул, причем не без гордости, что она очень хорошо окончила технологический институт. Она стала специалистом по грузовым машинам, насколько я знаю. Отправляясь учиться столь неженскому делу в чужую страну, Рамона чего-то хотела особенного?

— Заблуждения ранней молодости, — фыркнул Гай. — Представь — Рамона и трейлер! Рамона и громадная железная глыба, например, МЭН или МЭК. Она собиралась торговать такими машинами, да еще с Восточной Европой! В годы холодной войны! Чистое безумие.

— Но почему-то Рамона этого хотела? — не унимался Уильям.

— Да потому что какая-то дальняя родственница Рамоны этим занималась. Она даже стала мэром крошечного городка под Лондоном и прославилась. Когда она умерла, то в мэрии ее имя выбили на стене золотыми буквами.

— Стало быть, твоя жена честолюбива.

— Но разве я не удовлетворил ее честолюбие? — Глаза Гая стали совершенно прозрачными от искреннего изумления, прозвучавшего в вопросе.